ИСТЕРИЧНЫЙ МОНСТР
Именно так одна измученная мама отрекомендовала мне своего трёхлетнего сына: «Я чувствую, что просто готова его задушить, когда он устраивает очередной спектакль! Я устала от истерик по любому поводу!». По словам несчастной женщины, поводы для «спектаклей» действительно бывали самые разные: от «не хочу есть/спать/гулять» до «купи игрушку». Одним словом, классика.
И то правда: по моим наблюдениям ничто так не приводит родителей в состояние безысходности, как детская истерика. Оно и понятно: если в других ситуациях мы худо‑бедно представляем, как себя вести – находим слова, советы, можем, наконец, просто прикрикнуть, то тут чаще всего наши привычные инструменты просто не действуют. Мы часто оказываемся в положении человека, который пытается что‑то доказать, в то время как его не видят и не слышат – говори не говори, разница невелика… Всё это зачастую ещё и в присутствии непрошенных зрителей. И вот мы уже обнаруживаем и самих себя в состоянии если не истеричном, то близком к нему.
А что действительно происходит с нашими детьми? Что приводит их в это исступление? И как быть нам? Как сохранить их и самих себя?
Я постараюсь быть практичным. Начну с главного вопроса: почему, собственно, детские истерики выделяются в некий особый подвид истерик? Разве есть в данном случае принципиальная разница между детьми и взрослыми? Это, позвольте, какая же? В состоянии истерики человек вне зависимости от возраста не может совладать с собой, ему по‑настоящему плохо: он не в силах поменять действительность привычным способом, не справляется с осознанием происходящего. Вот из этого, как мне кажется, и нужно исходить. Не потому ли мы выделяем детские истерики в отдельную группу, что слабых проще обвинить в несдержанности и невоспитанности, что легче подвести теоретическую базу под это неприятное и часто непонятное для нас явление? Конечно, в разном возрасте, а тем более у разных людей, реакции на действительность несколько различаются. Именно поэтому нам чаще всего проще объявить причину детских расстройств несущественной в отличие от расстройств взрослых. Подумаешь – игрушку не купили! Подумаешь – не дали доиграть! Да, представьте, это может быть причиной очень серьёзного огорчения, ведь всё, как известно, относительно, и судить о глубине детского горя можно только в их, детской, системе координат. А критериев для такой сущностной оценки, увы, у нас попросту нет. И этот факт нам, взрослым, хорошо бы принять и запомнить. Да и сам человек ведь далеко не всегда знает, что и почему с ним происходит. Разве мы с вами всегда понимаем, отчего именно впадаем в то или иное состояние? Поэтому говорить о причинах истерик в определённом смысле бесперспективно. Равно как и бесконечно повторять один и тот же унылый вопрос: «почему ты кричишь?».
Давайте по существу. Я бы предложил вместо привычных поисков манипулятивных способов прекращения неприятных нам проявлений близких отнестись к ним по‑человечески. Думаю, что в первую очередь человека в истерике жаль. Это нормально – жалеть того, кому плохо, не так ли? Вот и давайте сообщим ему об этом. Это ведь часто так важно – услышать, что тебя жалеют. Понимаю, что я сейчас отторгаю группу читателей, находящихся внутри военно‑подросткового комплекса – уверенности, что жалость унижает. Но про это, боюсь, невозможно говорить всерьёз без клинического психотерапевта, поэтому предлагаю эту тему отложить до лучших времён. Важно просто сообщить человеку, что мы его ВИДИМ, что заметили его огорчение, что сами этим огорчены. Да‑да, просто сообщить, желательно спокойно, обняв, так, чтобы он нас услышал.
Далее. Предлагайте помощь. Именно такими словами: «Чем тебе помочь?». Спрашивайте, что нужно человеку для того, чтобы справиться с этим тяжёлым состоянием, предложите стакан воды, предложите умыться. Не уставайте помогать. Если помощь отринута, просто отойдите – пусть он побудет с самим собой. Пусть у человека будет возможность проверить (и со временем наладить) собственные механизмы перехода в другое состояние.
Третье. Стоит объяснить нашу позицию: мы не умеем, не готовы общаться сейчас и таким образом (чаще всего это и является правдой). Это может звучать примерно так: мне, честное слово, очень тебя жаль, я очень тебя люблю, я с радостью помогу тебе, чем могу, но общаться в такой форме не стану, поскольку не умею (мне это неприятно, мы ничего не достигнем, я нервничаю, я не могу так разговаривать и т.п.). Разговор по существу сейчас невозможен, не злитесь: злиться просто не на что! Ведь истерика в 90 процентах случаев не имеет отношения к её изначальному предмету. И, поверьте, ребёнок способен это понять. Важно развести – и для самих себя тоже – его нынешнее состояние и предмет разговора. И позиция наша должна быть твёрдой.
Если мы и сами чувствуем, как впадаем в «пограничное» состояние – самое время заняться собой (тот же стакан воды, глубокий вздох нам наверняка помогут). О предмете истерики (если он вообще существует) можно и нужно говорить только через некоторое – значительное – время после того, как человек успокоится. Ведь «внутри» он ничего не услышит, он переполнен горечью и жалостью к самому себе (замечу, справедливой жалостью). Если мы хотим добиться когнитивной фиксации, то есть осознания человеком какого‑то факта (на улице холодно, мы торопимся, я не согласен с тем, что ты льёшь воду на пол, не хочу и не могу слышать, как ты кричишь, у меня действительно нет денег на игрушку), необходимо вести беседу, когда все её участники спокойны, когда им комфортно. То есть через несколько часов, а иногда и через несколько дней после события. В противном случае мы только распаляем и обижаем и собеседника, и себя самих.
Я беру на себя смелость гарантировать, что при соблюдении этих простых человеческих правил, постепенно от так называемых истерик не останется и следа. Проверено и исследовано. Неоднократно.
И последнее: тот факт, что у ребёнка не хватает собственного опыта для изменения своего состояния, не делает его плохо воспитанным, распущенным, избалованным, а лишь более уязвимым. А это значит, что просто пора вспомнить о нашей родительской роли. И предложить защиту и помощь.
Автор: Дима Зицер